Черный рынок

Первое сообщение в теме :


Здесь продают ТОЛЬКО бумажные фонари! На черном рынке можете купить все: от безобидных травок, до смертоносных ядов и проклятых вещиц… от артефактов до живых рабов… Особенно сейчас в ходу мясо русалок, говорят, что после употребления – появляется удача по жизни… НО здесь продают ТОЛЬКО бумажные фонари!

Сны Монти всё никак не заканчивались. В них дворф всё больше отвергал свет всем своим естеством, склоняясь к тьме и окрашивая душу и сознание в черный цвет. Убийства, интриги, обман, не справедливость и прочие негативные эмоции проявлялись сильнее и сильнее. Вскоре дворф и вовсе перестал петь песни в своих снах, а ярость, злость и безумие становилась всё более поглощающей. Мягкости больше не было здесь места, и похоже, дворф, который её представлял умер окончательно несколько снов назад.

[av=http://img.ii4.ru/images/2017/01/23/801261_6715753.png]
Закончив с осмотром, Цу Дэ позвала, словно гавкнула:
- Дзынь!
Жнец чуть отступил в сторону, наблюдая, как отодвинул тяжелые грязные шторы в комнату вошел толстяк необъятных размеров.
- Неужели будешь делать вторую Ларишу? – полюбопытствовал он, пока Ниру брали за цепь и уводили из зала.
- Почему бы и нет? Первая же получилась! – усмехнулась женщина, даже не глядя в сторону рабыни, наблюдая, как из ее покоев исчезает жнец.
Ниру же привели в маленькую темную комнатку без окон и какого-то бы то ни было освещения.
- Дзынь хороший, он будет заботиться о тебе! – воодушевленно щебетал толстяк, заводя рыжую в комнатушку и приковывая ее цепь к стене, блестящими глазами осматривая женский силуэт.


Монти в Старое городское кладбище "А Хани".

Жрица бесстрастно слушала разговор жнеца и людоедки, не трогаясь с места, пока выплывший из застенков обрюток не натянул её цепь.
Нира прекрасна знала, зачем она здесь. И ей нужна буквально пара минут вне надзора безглазой и её прислужников, чтобы помешать этим планам. А до тех пор оставалось лишь ждать и тщиться усыпить бдительность рабовладельцев мнимым смирением. Потому чародейка покорно поплелась вслед за колыхающейся тушей, шаркая сапогами по сальным прядям Цу Дэ, безучастно глядя на плывущие мимо стены. Но когда Дзынь завёл вдову в каменный мешок, в животе у неё внезапно что-то мучительно перевернулось. Когда сидишь в клетке, прутья хотя бы защищают от внешнего мира.
«Это оно мне собралось ублюдка делать? Здесь?»
Она усмехнулась, чувствуя странное опустошение и ничего больше. Нира медленно обвела взглядом комнату, пытаясь угадать хоть контуры возможных предметов. Кожу покалывало, во рту пересохло, и под скорлупой апатичного смирения живым белым червем завозился детский страх. О’Берн ни черта не видела.
— Заботиться? — эхом повторила сбитая с толку рыжая, используя старенький фокус, известный всем студентам: не знаешь, что сказать, повторяй за преподавателем. Только вот обремененным интеллектом этот увалень не выглядел.
— Дзынь не станет меня... обижать?
Толстяк не запер дверь, только пока она на привязи, от этого нет толку.
«Цепь длинная. Но задушить такую скотину… И думать забудь»
Воровка бесшумно сделала два шага в сторону. В полной темноте не видят и кошки, но в тишине жирдяй сопел точно бугай, покрывающий корову.

Сны становились всё темнее и мрачнее. Злобно хохоча десятки Пайтонов строили пыточные камеры, наполняли их разнообразными хитрыми приспособлениями, и там же пытали других Монти, которые видимо представляли светлую сторону бородача. Те в свою очередь призывали к благоразумию, но всё меньше и неуверенней, а крики их стенаний наполнили казимат, в который превратилась, душа некогда доброго бородача.

Старое городское кладбище "А Хани".

[av=http://img.ii4.ru/images/2017/02/23/807631_673108_zy.png]
После вопроса Ниры – толстяк замер, нерешительно глядя на рыжую, продолжая втягивать воздух через нос с отвратительным сопением.
- Дзынь хороооший! – протянул он, делая к девушке пару шагов, которых ему оказалось достаточно, чтобы протянуть липкие потные руки и попробовать поймать О’Берн для непонятно какой цели. То ли светлую жрицу хотели успокаивающе обнять, что в исполнении толстяка все равно было мерзко; то ли до рыжей пробовали домогаться, однако так и не успели.
- Что это ты тут делаешь? – та самая девочка с желтыми глазами возникла в дверном проеме и толстяк сразу же замявшись, принялся что-то не слишком членораздельно лепетать.

Абсолютная темнота жрице только почудилась: глаза привыкли к полумраку и ей удалось разглядеть силуэт Дзыня. А тот, вновь затянув своё, вдруг с распростертыми руками навис над невольницей – так близко, что почти касался её всем телом. Нира, на мгновение обмерев в ожидании боли, тут же проворно поднырнула под его рукой, уходя от липкого захвата. Гнев вновь нахлынул на неё, и был он холодным и тёмным, подначивал ударить наотмашь, побольнее, но не успел заглушить разум, говорящий, что из них двоих сильнее бьёт толстяк.
К тому же в дверях уже появилась девчонка в кимоно. Нира медленно попятилась. Её подташнивало, рот был полон кислой слюны, в голове стучала кровь.
«Здоровенный болван. Почему у рослых людей так мало мозгов? Должно быть, они так часто решают проблемы при помощи мускулов, что их мозги постепенно высыхают, как чернослив на солнце»
Несмотря на то, что мысль о собственной запланированной смерти не пугала её и, казалось, должна была сделать безразличной к грядущим страданиям, одно предположение об унижении того рода, что привиделась жрице в лоснящихся глазах толстяка, мгновенно выбило чародейку из равновесия.
— Он с детства такой или головушкой об углы часто прикладывали?
Рыжая плотнее укрылась в подаренный плащ и прислонилась к каменной стене, сложила руки на груди и сделала глубокий вдох. Это не помогло: твердый комок беспокойства в её груди сжался еще сильнее. Вдова мысленно покачала головой и вновь натянула на лицо выражение туповатой покорности, выжидательно глядя на желтоглазую девчонку. Стало быть, обрюхатить жрицу собираются по-иному – не из сочувствия же девочка осадила любвеобильного толстяка. И Нира очень сомневалась, что его послушание основывалось на личном уважении.
«Но так ли он туп, как кажется? Не слишком ли самонадеянно было бы поручать надзор за жрицей реальному недоумку?»

Не глядя на нечленораздельно оправдывающегося толстяка, желтоглазая девочка рассматривала Ниру, а потом встала так, будто бы собираясь пропускать мимо Дзыня, по сути, так оно и было.
- Пойдем, - молвила она, не спуская взгляда с рыжей, - Жрице надо прийти в себя, на это потребуется время.
Толстяк не стал упираться и поспешил покинуть темнеющую комнатушку, напоследок мазнув влажным взглядом по девушке.
- Просто на заметку, - взявшись за дверную ручку, произнесла девочка, - Если ты попробуешь что-то с собой сделать, то тебя будет довольно легко воскресить, особенно в Инь Яне. И ценности своей в мертвом теле ты не потеряешь, а лишь приобретешь еще больший интерес от Цу Дэ к своей персоне.
С этими словами желтоглазая закрыла дверь на засов, оставив Ниру переваривать услышанное.

Рыжая молча позволяла девчонке себя оценивающе разглядывать. Подумав, послала уходящему толстяку мимолетную улыбку – не потому что тот ей нравился, но потому как в её положении ей бы пригодились любые друзья. В конце концов, один друг — это на одного врага меньше.
А после едва сдержала торжествующий блеск в глазах, осознав, что её собираются оставить одну. Да! Именно то, что ей нужно! Шанс представился даже раньше, чем она смела надеяться. В груди потеплело от вывернутой радости. Живой они её не получат!
За этим ликованием О'Берн едва услышала предостережение желтоглазой, а разобрав, ещё долго пораженно смотрела на захлопнувшуюся дверь. Положение все-таки изменилось к худшему. Минуту назад казалось, что это уже невозможно, но судьба нашла способ.
«Какая несправедливость, – подумала ведьма. – Какая гигантская и дьявольская несправедливость. Так не может быть. Так не должно быть»
Ненависть и гнев в ней на время иссякли, оставив после себя пустоту, которую было нечем заполнить. Нира чувствовала опустошение, холод, слабость и одиночество. Она обхватила себя руками, медленно покачиваясь взад и вперед с закрытыми глазами. Так темнота не казалась столь страшной. Вдова до боли вцепилась зубами в нежную белую кожу предплечий, пульсирующую тонкими жилками вен, которые один влюблённый паж сравнивал с реками на географической карте.
Чародейка выла, точно зверь, бесясь от бессилия, от душной жалости к себе, а компанию ей составляло лишь ее собственное дыхание, эхом отдающееся в пустоте, – тяжелые выдохи и рваные вдохи, от которых глотке было почти больно. Так дышат те, кто напуган едва не до усрачки и совершенно не знает, что делать дальше. Она просто не представляла, как ей выкарабкаться. Сколько времени прошло с тех пор, как она так же дрожала во тьме Карлиониса, прежде, чем тихий шелест голоса в темноте предложил ей сделку? Сколько она с тех пор приобрела, сколько потеряла? Своенравная дурочка сыграла в игру со жнецом так, словно пьяница мечет кости в таверне.
Теперь она была словно ограбленной, лишенной даже последнего пути к отступлению. Что ей теперь оставалось?
Ответ нашелся сам собой.
«Жить. Бороться. Мстить»

Сколько Нира пробыла в темнице без окон, но с одной единственно запертой дверью – было не ясно. Но вот в какой-то момент одинокое невольное затворничество жрицы было нарушено. Сначала послышался тихий скрежет засова, затем дверь с легким скрипом открылась, на пороге возник все тот же необъятный толстяк, который держал в руках поднос. На подносе находилась пиала с бульоном, сильно похожим на куриный, в котором, однако не было и намека на мясо, зато плавал черный рис и кусочки моркови. Рядом с пиалой лежала ложечка и черный ржаной хлеб. Тут же недалеко стоял огрызок свечи, который сейчас не сильно освещал комнатушку, в которой заперли Ниру. Оказывается, здесь даже был лежак, который рыжая сразу и не заметила – на полу была собрана солома, покрытая какой-то грязной тряпкой.
- Пора обедать… - щуря на свет от свечи свои маленькие черные глазки, проблеял Дзынь, заходя в темницу поближе к Нире.

Истерический припадок медленно сходил на нет, но, дергаясь от привидевшихся во мраке фигур, Нира то и дело задумчиво прикусывала язык, проводя им по мелким зубам. Что, если девчонка соврала ей? Разве она не потеряет жреческие силы в момент смерти, передав другой рыжей девке? Разве рано или поздно воскрешенное тело не истлеет?
Но если желтоглазая сказала правду, то зачем? Ведь её хозяйка ничего бы не потеряла. Проблем бы прибавилось только у отчаявшейся жрицы, в мертвом теле не сумевшей бы воспользоваться светлыми силами. В бескорыстное сострадание как-то не верилось.
«Но тогда зачем, зачем?»
Жрица ещё долго кусала пальцы, не находя ответов. Укрывшись плащом на холодном камне, она перебирала воспоминания, мысли, планы, но вскоре забылась и увидела не то сон, не то видение. За ней кто-то гонялся и кричал, что её тело – это части природы, которые пора включать в круговорот. Попользовалась — и хватит, возвращай обратно!
Рыжая проснулась в холодном поту, слыша скрежет двери. Тело её ныло и не сгибалось, а ноги затекли и болели. Но если её снова посадят в клетку, то девушка еще долго станет тосковать по возможности выпрямиться.
Острог тем временем наполнили пляшущие тени от принесенной свечи. Нира фыркнула. В сравнении с прошлой темницей, здесь с рыжей обращались прямо по-королевски. О’Берн медленно поднялась, опасаясь судороги в ногах, но направилась не к толстяку, а к обнаружившемуся грязному топчану.
За последние часы чародейка потратила ужасно много сил и нервов. Сейчас от одного запаха скромной похлебки у неё свело желудок, кишки завязались узлом, а язык сбежал куда-то далеко. Но она не спешила бросаться к пище. Если её решили накормить до того, как обрюхатили, то еда наверняка не чистая. Но что там? Снотворное? Транквилизатор? Сыворотка правды? Обезболивающее? Афродизии? Или только её паранойя? Насколько сильно она пожалеет, если съест это и пожалеет ли сильнее, если откажется?
Был один способ проверить. О’Берн деликатно откашлялась, аккуратно разгладила спереди свою оборванную юбку и села, подогнув ноги, по возможности гордо выпрямившись.
— Спасибо, Дзынь. Проходи, — жрица призывно похлопала ладонью по полу, — Не пообеаешь ли со мной? Здесь скучной сидеть одной.
«Ужин при свечах, ага. Пожрать-то ты точно не дурак, но хозяйка ведь строго-настрого запретила прикасаться к этим харчам, если там что-то не то, верно?»
Рыжая улыбнулась, но без магической ауры была не столь уж обаятельна. Её кожа побледнела и маслянисто блестела, под глазами залегли темные круги. Остатки одежды испачканы застаревшей кровью и странной чёрной жижей, волосы потеряли блеск и безжизненно свисали вдоль щек, а без румян и драгоценностей она казалась старше. Хотя какой-нибудь лиричный паж, может, и сравнил бы это с красотой почти догоревшей свечи, но скорее из жалости.

Промешкавшись, толстяк вошел в комнатушку, даже не потрудившись закрыть за собой дверь. Да и зачем? Ведь рыжая все равно была на цепи.
Аккуратно, чтобы не расплескать бульон, Дзынь поставил поднос на пол и тяжело вздохнул.
- Мне нельзя есть это, - прямо ответил он, а после пояснил, - Я сегодня съел уже свою порцию и если хозяйка узнает, то накажет Дзыня, а он боится боли…
Он говорил о себе в третьем лице, да и вообще вел себя не как взрослый, пусть и забитый мужчина, а как ребенок, которого приставили следить за дорогой узницей.
- Ммм, - помычал он, помахав толстой ладошкой над пиалой в сторону Ниры, чтобы аппетитный запах поскорее достиг ее носа, - Суп вкусный!

Жрица спокойно кивнула мнущемуся толстяку, с тоской глядя на открытую дверь. Теперь она была уверена, что в еду что-нибудь подмешали.
— Все мы чего-то боимся. Но Дзынь ведь хороший – за что же его наказывали? – подыгрывая детской манере речи, вкрадчиво поинтересовалась ведьма, стараясь изобразить как можно больше дружелюбия. К своему тюремщику Нира не испытывала ни капли симпатии и уж точно не доверяла. Образ дурочка – удобное прикрытие, чтобы следить за потерявшей осторожность невольницей; а если обрюток и впрямь недалекий, то вряд ли настолько, чтобы однажды выпустить её. На этот счет толстяку явно должны были промыть мозги.
«Здесь вообще все выглядели слишком уж хорошо подготовленными к моему прибытию»
Рыжая задумчиво поглядела на стынущий суп, который так настойчиво пытался скормить ей Дзынь.
«Вкусный, если ты никогда не пробовал телятину в миндальном молоке или каплуна в меду»
Однако Нира была рада, что в похлебке не было и намёка на мясо. Как бы ни была голодна чародейка, но уж жрать человечину точно не была готова.
Проглотив первую ложку, Берн подумала, что, пожалуй, расплачется. Но сдержалась. Ела медленно. Наслаждаясь едой. Если она решит морить себя голодом, вряд ли это в итоге сумеет помешать Цу Дэ. Жрице же понадобятся силы, если однажды подвернется возможность удрать.
«Ложка может пригодиться не только для того, чтобы хлебать суп. Ты можешь воспользоваться ею, чтобы сделать подкоп из тюрьмы, в которой тебя заточили, или использовать как оружие, чтобы выбить жирдяю глаз. И разумеется, ты можешь пользоваться ею только и исключительно как ложкой, чтобы хлебать суп в своей вечной темнице»
Ведьма криво улыбнулась. Думала она совсем не о столовых приборах.
Съела она, между тем, всё до последней корки хлеба и с интересом ждала – подействует ли предполагаемая отрава?

- Наказывают обычно просто так, потому что Дзыня не любят… - вздохнул толстяк, наблюдая за тем, как Нира ест, буквально давясь слюнями, то ли от вида еды, то ли от самой рыжей.
Толстяк еще вздохнул и замер, будто чего-то ожидая и правда… То, что находилось в супе – не заставило себя долго ждать. Сначала О’Берн повело в сторону, затем все тело сделалось тяжелым, куда-то делась холодная решительность – выбраться из темницы, стало совершенно все равно. Глаза то и дело закрывалось, организм требовал отдыха и отключал сознание. Еще не до конца провалившись, Нира вдруг ощутила себя снова в своем окружении, все восхищались ее красотой и восхваляли какие-то таланты. По всему, похоже – это был сон, но разве не чудесно, что она могла сбежать от реальности хотя бы так?
- Она все съела? – могла услышать рыжая голос желтоглазой девочки, доносившийся будто бы издалека, - Тогда бери ее и пойдем.
И тут рыжая почувствовала, что парит, но на самом деле жирдяй лишь поднимал ее с пола, не забыв при этом как следует полапать.

Отравительница спокойно составила посуду обратно на поднос. Знала, что если психовать и метаться, будет только хуже. Напрягало лишь то, что инфантильный толстяк в упор смотрел на нее, как шкодливый пёс смотрит на свиной бок. Нира ответила прямым строгим взглядом:
— Когда я вырублюсь, даже думать забудь о том, чтобы… сделать то, чего не сделал бы хороший мальчик. Пожалуйста.
«Дорогуша, начинать печься о девичьей чести надо было лет десять назад!»
Она усмехнулась, чувствуя странное опустошение и ничего больше. Жрица лениво подумала, что следовало бы залечить следы укусов на руках, на в тот же момент ей стало плевать и на это, и на всё остальное. Накатившее равнодушие было таким… умиротворяющим. Она закрыла глаза, покачнулась, хрипло и тяжело задышала. Нира была абсолютно истощена, словно за несколько мгновений израсходовала энергию целой недели. Комната завертелась, и каменный пол медленно поплыл рыжей навстречу. Тени, пляшущие на стенах, вытянулись, расплылись, отлипли от камня и приветливо улыбнулись чародейке.
«А, цвет молодого дворянства Сарната! То-то я чую, повеяло благородством и гордостью... Или это кто-то испортил воздух?»
Видения франтов и лизоблюдов послушно захохотали. Здесь она никогда не была наглой и грубой – она была "эксцентричной" и "непосредственной". Её, зарвавшуюся торговку, даже величали "леди". Ха!
Тогда, в безразличии и холоде хоровода интриг, Нира изводилась от тоски. Теперь-то она видела, как тонка грань между скукой и откровенным перебором впечатлений. Но, как чаще всего и случалось, прозрение дохромало до нее, опоздав на добрый месяц.
Однако сейчас это неважно. Сейчас она снова вернулась в белые залы да дворцовые сады, и тешила гордыню вниманием и лестью; вновь, предаваясь зову прихоти и плоти, презирала законы, купалась в вине, разрывала одежды, летала во сне…

Подаренный Камиэлем теплый плащ куда-то исчез. Ловившая приход жрица зябко поежилась, а чья-то рука хозяйски пошарила по ее телу. Рыжая вяло приоткрыла глаза, но видела перед собой только бледноглазое лицо мужа.
— Нет, Логен, не сегодня, — сквозь сон неразборчиво бормотала чародейка непослушными губами, — Я ведь уже убила тебя, помнишь?

Ниру положили, ткань тех остатков одежды на рыжей с треском рвалась, оставляя ее обнаженную дальше лежать на прохладном лежаке.
В какой-то момент девушка отчетливо почувствовала, как ее ноги разводят, а, открыв затуманенные глаза, довольно четко увидела меж коленей обнаженного сейчас заплывшего жиром Дзыня, который, приподняв одну ее ногу – облизывал ее ступню, спускаясь длинным противным склизким языком ниже к коленке и еще ниже. Правда что было дальше светлая жрица увидеть не смогла, ибо сознание ее отключилось, чтобы затем, через неопределенное время снова включиться, услышав на этот раз слова Цу Дэ:
- Интересно, сможешь ли ты выжить, выносив этот плод или эта привилегия только Чистого пламени? Но пусть тебя спасут твои светлые жреческие силы! – далее раздался тихий жесткий смех, а к животу Ниры прислонили нечто раскаленное, будто бы железо, которое каким-то образом проникло под кожу, застряв где-то в животе, принося массу неприятных ощущений, самым ярким из которых – была адова боль.

О’Берн могла прийти в себя все в той же темнице на грязном лежаке, покрывающем сено. Быть может все, что она чувствовала и видела кусками – ей приснилось? Только вот… Одежда на ней была уже не та, представляла собой грязную тунику, едва доходящую до коленей некогда телесного цвета и свободного покроя. К тому же, не только одежда была тем, чем-то новым в облике Ниры – ее организм будто бы претерпел изменения и… ее живот уже не был таким плоским как раньше, заметно округлившись, как если бы… она носила ребенка.