Ночлежка "Тихий берег"

Первое сообщение в теме :


Даже в самых, казалось, необитаемых местах, живут люди… За умеренную плату вам дадут крышу над головой, и будьте уверены – голодными вы не останетесь!

К’Амори коротко мяукнула и отпустила Рехсту. Кошка не очень удачно села на свой собственный хвост, и это немного привело её в чувства. Каджитка мотнула головой и бряцнула кольцами в ушах. До неё начала медленно доходить ситуация.
К’Амори положила лапу на лоб, пытаясь сосредоточиться. Воровка несколько раз открыла и закрыла рот, где, по ощущениям, была минимум пустыня. Каджитка отряхнулась и, немного пошатываясь, побурела к озеру. Её не волновал труп дракона в воде. К’Амори просто хотелось пить.
Нахлебавшись от пуза, кошка подобрала свою «бездонную» сумку и села прямо рядом с Рехстой. Она пару раз тыкнула пальцем в арахнотавра, проверяя её «настоящесть».
— Каджит здесь застрял? — спросила она. —Насовсем?
Кошка подпёрла щеку лапой, немного посидев на месте. К’Амори нервничала и всё время перекладывала хвост с места на место. Потом кошка встала и пошла обниматься с одинокиммдеревом рядом с ночлежкой, предлагая свой алмаз в качестве взятки родственникам.

Обошлось без необходимости применять физическую силу: новенькая котолюдка сама отпустила Рехстино брюхо и потащилась к озерцу. У кромки обмелевшего водоёма наблюдался и Пушистик: он, правда, находилася поближе к зданию ночлежки. Купался. Рехста прошипела вслед К’Амори ничего не значащее ругательство на родном языке и вернулась к безрезультатному осмотру трупа. Хмыкнула, ковырнула на всякий случай всё ещё сжатым в руке ножом шею Агнис, взрезав сонную артерию. Уже по слабенькому, совсем не соответствующему правильному артериальному давлению напору крови было понятно, что женщина совершенно точно не может быть живой.
“С другой стороны, может же её заклинание быть сродни моим Узорам? Если я сотку Ллхуш, подвешу его на веточку, а потом мне Пушистик всадит болт в глаз, Узор продолжит работать. Только его ведь может ветром порвать, дождём, не устоит он долго… А вот с этим заклятьем как мне быть? Может, оно вроде мистерианских проклятий, о которых мне недавно рассказали? Пройдёт скоро, будто его и не было?”
Она отложила в сторону снятый с Агнис шлем, подпёрла освободившейся рукой подбородок. Подкинула нож. Поймала. Задумалась.
Думы состояли преимущественно из жалоб на сломанную ногу, на слишком большого дракона, на горькую Рехстину судьбу, на жуткую и непонятную Мистерию, на каджитов, на полное отсутствие алкоголя в сумке. Последняя проблема её сейчас волновала сильнее всего.
Вернулась К’Амори. Цералинка метнула в её сторону подозрительный взгляд, когда та уселась рядом. В ответ получила достаточно фамильярный тычок в бок. Ахнула, хотела в ответ пригрозить ножом, но вовремя одумалась. Потому как вспомнила очень важную деталь, обронённую вот буквально только что Пушистиком.
- Не знаю, насовсем ли, - почесала Рехста затылок. Ответ был честным. - Я сама тут и суток не провела. И это были слишком насыщенные сутки. Может, каджит и застрял, - передразнила она, - но на это можно по-разному смотреть.
Она с размаху воткнула нож в землю.
- Арахнотавр вот сюда сбежала, - молвила она. - И обратно возвращаться не намерена. Слушай, что ты там такое выпила? Тот, - махнула она рукой в направлении К’Шарра, - сказал, наркотик. Мне бы сейчас не помешало. Для веселья. Я могу заплатить, - усмехнулась Рехста. - Драконьей шкурой. Золотой.
Предложение цералинки сопровождалось тихим плачем со стороны человеческого ребёнка в шерстяной люльке у неё на боку: Церашелька опять чего-то требовала. Рехста, конечно же, предположила, что дитя хочет жрать, и оперативно попыталась заткнуть девчонке рот аохоточащим запястьем. Не помогло. Почему - Рехста не знала, а потому просто понадеялась, что дитя скоро замолчит само по себе.

Оливер вздохнул с облегчением, пока им повезло не столкнуться, но это пока. Мальчик слышал плеск воды и каджитовские чертыхания. Время еще было, немного только. Но время на что? Оливер вернулся к главному входу и снова заглянул в проем. Тараканы никуда не пропали, но воспринимались уже легче. Немного, совсем капельку.
"Здесь так холодно, в ночлежке может быть одежда. И еда. И...алкоголь для паучихи. А еще моя обувь..." - но уже эта мысль его испугала. Его башмаки были в той злополучной комнате с мертвым Варзо и он ни за что туда не пойдет! Но может среди комнат он найдет что то подходящее? У совета матерей должны быть ботинки его размера. Но сначала до комнат надо дойти, рискуя наступить на таракана босой ногой. Ужас!
Сделав глубокий вдох, Оливер открыл дверь нараспашку, впустив лунный свет и старательно стал двигаться в сторону коридора, обходя кучу маленьких тварей.

— Чего-то испугался, малыш? — пропел каджит с издевкой мальчишке, возникнув позади него в проходе ночлежки. Сам же он сотрясался от холода, обхватив руками грудь. Грива кота была спутанной и «прилизанной», шерсть настолько обвисла под тяжестью влаги, что К’Шарр не был похож на К’Шарра. «Вымокший помойный кот» — могла бы прийти кому-то в голову ассоциация. — Т-тебя только за вином послали, а ты мнешься… — и плавно скользя внутрь, К’Шарр неловко толкнул Оливера к стенке, не заботясь о кишащих на полу общего зала тараканах. Он шел прямо по ним, беззаботно давя тварей, как виноделы давят виноград.
— А-а-ах… Пр-р-роклятье. — раздраженно прорычал кот, видя, что огонь в очаге давно погас, а тех дотлевающих угольков вряд ли хватит на то, чтобы разжечь достаточно пламя для согрева. Бросив взгляд к противоположной стене, К’Шарр отыскал в ней вход в комнату тех бравых бородачей.
«Вроде, кто-то из них был пример-р-рно моей комплекции… Вр-р-ряд ли им удалось собрать свои пожитки, пр-р-режде чем сбежать, поджав хвосты.» — подумал кот, уже направляясь в их комнату в надежде что-то отыскать, которую сам же недавно и поджег, да только без толку.

До каджитки дошло, что Рехста о чём-то её спросила. Переварив смысл вопроса, К’Амори вернулась на исходную позицию.
— К’Амори не даст арахнотавру скумы, — в голосе кошки слышался металл и необычная для неё серьёзность. — Каджиту и одному мало. Да и что каджит будет делать с драконьей шкурой? У К’Амори нет здесь надёжного скупщика. И каджит не советует заливать эмоции скумой. Не помогает.
Каджитка обиженно дёрнула хвостом. К’Амори поморщилась от плача ребёнка и прижала к голове уши, брякнув кольцами.
— Рехста знает, что человеческие дети не только едят? — кошка посмотрела на дитя. — Они ещё любят играть и гадить. Причём часто.
Каджитка посмотрела на арахнотавра, положила ей большие пальцы на уголки губ и растянула из в неком подобии улыбки. Кошка, несмотря на своё положение, была готова радоваться за двоих.
— Кринья!* — сама улыбнулась она, подавая пример Рехсте.
Буквально секундой позже кошка накинулась на Рехсту с объятиями и применила единственное заклинание в своём арсенале. Умом кошка понимала, что и ей нужен ясный ум, но К’Амори отделается от неприятных эмоций намного быстрее арахнотавра.

*Кринья — улыбаться (повелительное наклонение)

“Cкума, значит? Никогда не слыхала”...
Ни Рехсточкин грозный вид, ни заманчивое, на её собственный вкус, предложение поделиться золочёной шкурой каджитку не убедили. Арахнотавр с лёгкостью подавила порыв пригрозить этой странной дамочке эстоком: не угонится она за ней в своём нынешнем состоянии, да и хватит, на самом-то деле, всех против себя настраивать. На сегодня она крови пролила достаточно.
В конце концов, цералинка никогда в жизни этой скумы не пробовала, даже не нюхала, а потому интерес её был чисто гипотетическим. Может, этот наркотик - гадость страшная. Может, он только на каджитов работает. Спирт, например, на Рехсту влиял гораздо слабее, чем на людей. Помнится, Рифсет, главная врачевательница цералинской рати, утверждала, что это из-за массы тела - мол, алкоголь уходит в ткани, так что двухсоткилограммовый арахнотавр способен выдуть куда больше человека. Но дочь Ряхаше в это никогда особо не верила. Просто её народ был лучше и совершеннее. Во всех отношениях. И сознание её выдерживало одурманивающее воздействие спиртных напитков лучше человеческого именно по этой причине.
- Ну как хочешь, - пожала она плечами с напускным безразличием. - И мне не надо заливать эмоции. Мне просто надо приободриться. И от боли отвлечься. Ногу переломало. - указала она на вторую ногу слева: хитин был разбит вдребезги, сустав свободно сгинался в любых направлениях. - Я ею драконий глаз проткнула. - похвасталась она, вспомнив, что К’Амори не видела её зрелищной схватки с Кин.
Следующий вопрос каджитки на мгновение поставил Рехсту в тупик. Она поджала с сомнением губы, подтянула поближе люльку, наклонилась. Втянула точёными ноздрями воздух, притом с таким видом, будто имела дело с ядовитым рудничным разом. Скорчила гримасу. Церашель свалилась ей на руки много часов назад, и арахнотавр ни разу не удосужилась проявить к её естественным нуждам должного внимания. Так и запихнула прямо в пелёнках в шерстяную люльку.
- Мерзость, - прокомментировала она. - Наши дети...ну, моего народа...вылупляются из яиц сразу самостоятельными и способными самостоятельно за собой убирать. - тут она прикусила язык, сообразив, что и вправду демонстрирует собственную абсолютную некомпетентность в отношении ухода за человеческими детьми. Надо бы осторожнее - она ведь всем подряд лжёт, что это её приёмная дочь! Хорошая же из неё получается мама - даже не способна усмотреть за такими мелочами…
“А как, собственно, за ними усмотреть?” - задалась цералинка страшным вопросом. - “Ну, пелёнки надо выстирать? А потом высушить? А во что мне её запеленать? И надо ли вообще? Замёрзнет небось? Почему всё это так сложно?.. Может, лучше раскрыться хотя бы этой, объяснить, она мне подскажет что-то? Хотя и она не человек…”
И тут К’Амори на неё бросилась.
Это произошло так неожиданно, что арахнотавр не успела отрегировать, только с коротким вскриком отпустила люльку (та, по счастью, удержалась на ременном креплении и не шлёпнулась в грязь) и раскинула руки в стороны.
“Когда она выхватила оружие? Но ведь не было блеска стали? У неё есть когти?”
Цералинка дёрнулась было в рефлекторной, пусть и запоздалой, попытке схватить кошку за загривок и отшвырнуть от себя подальше, но...застыла. Её злоба и недоверие к набросившейся на неё каджитке вдруг отошли в сторону, уступая место теплу. Уютному, пушистому, приятно покалывающему теплу от объятий существа, температура тела которого значительно превосходила её собственную. И дело было не только в этом.
На Рехсту внезапно снизошло спокойствие, подобного которому она не знала уже много-много дней. Последние несколько месяцев прошли под знаком постоянной беспощадной борьбы за собственную жизнь и за родной дом. Беспорядочное отступление из Алани, безнадёжные схватки у врат Цералин, её родного дома, и сумасшедший побег сквозь снег от своры охотничьих собак: эта страшная череда тяжелейших испытаний оставила на её душе отпечаток неимоверной усталости и заронила семя тяжёлого, неумолимого, отчаянного горя. А почва-то была благодатная: Рехста так долго сомневалась в себе, так долго варилась в ненависти и презрении к собственным деяниям и чувствам!..
Но сейчас всё почему-то отошло. Чувство вины, которое она испытывала за пролитую ею в Алани кровь и за бессмысленную жестокость, которую творили её руки. Отчаяние. Грусть. Недоверие. Животная злоба. Инстинктивная агрессия. Всё схлынуло - и даже чёрный грозовой фронт депрессии на мгновение рассеялся, пропуская в жизнь Рехсты маленький и светлый лучик.
И всё - от объятий этой странной каджитки!
Она так и не успела её скинуть, её пальцы были готовы вот-вот сомкнуться на шее пришелицы, чтобы её грубо оторвать и отшвырнуть. Но - застыли. Опустились. Арахнотавр неловко, робко, очень несмело ответила на объятия, сама не до конца понимая, что делает. Но ей не требовалось понимать. Когда её последний раз обнимали?.. Даже мать, провожая на войну, этого не сделала. Цералинка позволила себе не думать, застыла в этом внезапном и таком по-простому счастливом моменте.
Левая рука, правда, по-прежнему сочилась чёрной, маслянистой аохой из паутинного канала; сладкий родильный гель чуть испачкал доспех К’Амори со спины на десять сантиметров выше поясницы.
Момент портила только Церашель, всё ещё тихонько попискивающая в своей люльке. Но Рехста её не слышала. Мир сузился до одной крошечной точки, в которой её почему-то обняли. И избавили от камня на душе.
“Как?! Кто она такая?”
Глаза защипало.

Оли  подпрыгнул на месте, только заслышав позади голос каджита и поспешил уйти с его дороги. Вот ужас! А он же так хотел не оставаться с ним наедине. Кот неловко толкнул мальчика, уходя вглубь ночлежки, и Оливер едва не вступил в сборище из тараканов. Гадость! Хойм провожал КШарра долгим взглядом, чтобы затем медленно пойти за ним.  Каджит тоже искал комнаты, наверное хотел найти одежду для себя. Пока им было по пути. Через какое-то время Хойм остановился, заприметив двери.
Кажется странные женщины из совета матерей выбежали из тех комнат. Мальчик заглянул в одну из них, дверь которой была распахнута и нерешительно вошел внутрь. В этой комнате в беспорядке лежали кем-то забытые вещи и одежда, но ничего подходящего для него. Судя по растерзанным платьям и куклам здесь жила мать с маленько дочерью. Оливер не стал задерживаться и вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Так он обыскал еще несколько помещений, пока не наткнулся на нужное. Мальчик вошел в еще одну комнату и принялся шариться там. Здесь жила мать с двумя сыновьями, он понял это когда вытряхнул одежду из шкафов.
- Да! - Оливер радостно выцепил из груды вещей ботинки, - почти новые…
На поверку они оказались на размер больше нужного, но даже так, он теперь хотя бы был не босой. Так же Оливер захватил что-то вроде жюстокора, но очень дешевого и невзрачного на вид. Ну, ему теперь не перед кем стыдится. Закончив с этим, мальчик вернулся в общий коридор и бросил опасливый взгляд на лестницу. А может стоило подняться и забрать свои вещи?  Ну нет, у него от одного воспоминания о трупе Варзо в животе будто все вскипает. Значит...искать алкоголь для Рехсты? Мальчик какое-то время послушал передвижения каджита, а потом осторожно пошел на кухню. По его мнению алкоголь можно было найти лишь там.

Воздух вновь циркулировал по комнате, что значило, что защитные чары спали, как только опасность миновала. Здесь все еще пахло гарью — одна постель и шторы были спалены до тла.
К’Шарр рылся возле тумбочек в вещмешках бородачей, браво ретировавшихся, когда схватка Рехсты и драконицы только-только начиналась. Он нашел одежду себе по размеру. Ее нельзя было назвать свежей, но шибко и не воняла. Судя по ее виду, она принадлежала явно необычному прохожему, а имела какую-то храмовую принадлежность. Возможно, ее бывший владелец был каким-то храмовником, но это не играло роли. Она выглядела теплой. То были: пара штанов, нижние из серого льна и верхние из коричневой шерсти, не предназначенные для ношения каджитами, К’Шарру самостоятельно пришлось вносить в них коррективы, прорезая дырки для хвоста; коричневая шерстяная рубаха с льняной оторочкой; накидка из синего льна с незамысловатой фибулой на плече; кожаный широкий пояс с выгравированным солнцем на металлической бляхе; песочного цвета воротник и капюшон из мягкой кожи; короткий серый гамбезон с шнурками на правой руке для крепления к ним латных элементов; латные перчатка и наплечник с идентичными выгравированными эмблемами солнца.
Полная экипировка заняла достаточно продолжительное время. Мифриловая кольчуга каджита была подогнана по размеру, была словно вторая кожа, посему поверх гамбезона не могла носиться, однако, поверх шерстяной рубахи свободно. К’Шарр даже потратил время, чтобы надежно закрепить на себе наплечник и перчатку — ему казалось, что так он выглядит эффектнее. В завершение он пристегнул к груди дополнительные кармашки и сумку к поясу. Дело оставалось за последним — обувка. Сапоги примитивного не подходили ему по размеру и форме, а нужные находились на втором этаже. Каджит направился за ними в свою комнату и увидев их нетронутыми, натянул на свои задние лапы и выглянул в окно, из которого недавно прыгал.

К’Амори вполне понимала, что откат от заклинания не пойдёт ей на пользу. Эмоции Рехсты перешли в энергию, заменяя сон. Но вот количество чувств, которые сильно противоречили характеру каджитки, чуть не прибило её к земле.
Кошка медленно, стараясь не рычать от накатившего раздражения, сеяла с себя руки Рехсты и отошла на пару шагов. К’Амори стянула капюшон и положила лапы на голову. Всё мировозрение смешалось в сознании кошки. Только что ей хотелось улыбаться по любому поводу, а теперь К’Амори погрязла в непонятно откуда взявшейся депрессии. Причём первое желание тоже осталось. Эмоции просто наложились друг на друга.
Кошка немного постояла на месте, втягивая и выпуская когти на передних лапах в надежде хоть немного успокоиться. Появилась ещё вина, агрессия, печаль. Причём просто сесть где-нибудь в уголке и погрызть себя не получалось, источник этих чувств был непонятен. Каджитка села на землю в пяти шагах от Рехсты, достала трубку и закурила. Это на несколько мгновений отвлекло её от всего. Сладкий запах лунного сахара напомнил о караване каджитов, которые несли с собой запах тёплых песков. Но вдруг, уже вытряхивая пепел из трубки, на глаза К’Амори навернулись слёзы. Трубка была деревянной, и она своими руками мучила супруга, постоянно поджигая его.
К’Амори разрыдалась, глядя на свою трубку. Даже эмоции Рехсты отошли на второй план, пока кошка смотрела на простой предмет.

Мало-помалу всё кончилось - остранилась пушистая незнакомка, забирая с собой своё нежное тепло. Но что-то она Рехсте оставила. В душе. Или сознании. Арахнотавр издала судорожный вздох, отпуская К’Амори. На языке так и плясала целая сотня совершенно ненужных, ничего не значащих слов и вопросов. Цералинке пришлось закусить себе губу, чтобы не сорваться.
Пряча глаза, она перетащила ремень люльки, принялась неуверенно разворачивать пелёнки Церашель. Первым предупреждением об ужасе, что там скрывался, послужил запах. Рехста скривилась. В другой ситуации она бы принялась грязно ругаться, в том числе на саму ни в чём не повинную девочку, но сейчас настроение было совсем другое.
“Надо было раньше об этом подумать”, - укорила себя Рехста. - “Ребёнок, в конце-то концов, очень даже ценный. Не забывай, Рехста, какая в ней сокрыта мощь. Не забывай, какие перед тобой благодаря ей открываются возможности. Мы заново построим мою родину”...
Она уложила голое теперь детя поглубже в люльку, получше обмотала её шерстью, чтоб не замёрзла. Поглядела с отвращением на испачканные пелёнки. Эх, знала бы раньше - приказала бы мальчонке притащить каких-то тряпок. Ну ничего. Можно будет с него снять. Ему можно даже не угрожать, он её достаточно сильно боится, чтобы слушаться во всём…
“Но вообще-то мне надоело, что меня боятся. Она вот не испугалась. Сапфир не испугалась. Ляурен. С ними мне было лучше, чем с теми, кто меня боялся. Как же так? Что со мной происходит?”
Усевшаяся неподалёку каджитка тем временем занималась престранным делом: вытянула деревянную трубку и принялась из неё важно попыхивать приятно пахнущим дымом. Цералинка аж глаза вытаращила. Такого она ещё не видела! Она вспомнила, как в Цералин арахнотавры постарше жгли иногда на жаровнях сушёные грибы-цуррихи, от которых страшно слезились глаза и отключалась термолокация. Матроны вставали кругом вокруг тлеющих грибов и шумно вдыхали дым. Тут, наверное, идея очень похожая - только вот механизм куда интереснее… Но Рехста утихомирила собственное любопытство. Она поскребла землю рукой, выкопала небольшую ямку, где немедленно собралась лужица грязной воды. “Ну, лучше песок, чем экскременты”, - рассудила она, начав полоскать испачканную пелёнку в ямке.
Её тонкого слуха коснулись лёгкие мяукающие стоны. К’Амори плакала, уставившись на свою дымопыхтелку! Рехста покраснела. Вот уж чего она не ожидала. Эта каджитка только что с такой лёгкостью приподняла ей настроение, а теперь сама сидит и плачет? Что она за существо такое? Или это так на неё курево влияет?
- Спасибо, - проронила Рехста. - Я не знаю, что ты со мной сделала, но спасибо. Я...я…
Слова продолжали плясать на языке, и подавляющему числу из них нельзя было позволять убегать в лежащий за створками губ мир. Слишком много уязвимых мест. Слишком много такого, за что её могут возненавидеть. Она постаралась выбрать слова аккуратно.
- Знаешь, мой дом сгорел, а мой народ вырезан под корень, - молвила Рехста. Она с этим фактом уже свыклась, да и тоска сейчас отступила, спасибо каджитке. Так что цералинке удалось выдержать ровный тон. - Я еле сбежала. Сюда. В этот мир. Мне было очень плохо. Я горевала по своим. И ещё...ну, я успела сама делов натворить, - впервые в жизни призналась она, чувствуя, как пламенеют щёки. - Я могу для тебя что-то сделать? Я умею плести. Или могу угостить. У меня есть мясо. Сыр. Масло. - выдала она скороговоркой. С каждой секундой арахнотавр чувствовала себя всё глупее: что она так расклеилась? Ну, обняли её, ну, ревут теперь прям перед носом. Что ей за дело?
Надо было просто взять, треснуть каджитку, прикрикнуть за то что та без спросу на неё бросилась, заставить утереть дурацкие слёзы и принудить помочь с Церашель и сломанной ногой. Надо было! Но она этого не сделала.

Оли еще немного постоял перед входом на кухню, походил туда-сюда, и наконец вошел внутрь. В лицо сразу ударил запах чего-то испорченного и протухшего. Взгляд на плиту - оказалось это протухшее какой-то похлебкой, что тоже облюбовали тараканы. Оливер поежился, заткнул нос ладонью и направился к полкам с разными бутылями. Брэнди, ром, сидр и другое. То что искала Рехста, он нашел его. Мальчик попытался дотянуться до хотя бы нижней полки но потерпел неудачу. Попытка подпрыгнуть тоже ничего не дала. Кончики пальцев сдвинули бутылку, наклонили...и она грохнулась на пол, разбившись и растекшийся чем-то коричневым. В нос тут же ударил запах спирта и мальчик закрыл уши руками, вздрогнув от громкого шума. Открыв глаза, он тяжело вздохнул и опустил голову.
- Низкий...- пробурчал Оливер и потер голову. Блин, и что делать? Кота звать? Ну нет! Мальчик метнулся к бару, схватился за стул и принялся тащить стул. Противный скрежет дерева об кафель рассек ночную тишину и тут же исчез. Стул стоял у самых полок. Оливер аккуратно забрался на него и потянулся к бутылям. Какую брать? Что покрепче? А что тут крепкое? Может вот это, с надписью "ром"? И тут Хойм сообразил, что чем пьянее будут кот с Рехстой, тем больше у него шансов сбежать! Мальчик тут же запихнул одну бутылку подмышку, другую в следующую руку, и третью поверх. Три, столько можно ему унести но ведь сюда можно вернуться... Оливер кое-как слез со стула и побежал к выходу.

Каджит наслаждался теплом, что дарила ему новая одежда. Кутаясь в глубокий капюшон из мягкой кожи, К’Шарр собрал свои оставшиеся пожитки, а именно три коротких ножа, предусмотрительно разложенных им самим на тумбе подле головы. Пряча каждый из них в разные места, по одному в сапог и один заткнув за пазухой, К’Шарр побрел прочь из своей комнаты. Он окинул взглядом рассыпавшееся тело некроманта, труп мага в коридоре, припоминая в голове, что где-то должен валяться труп одного из бородачей, да бездыханное тело Агнис подле Рехсты, суровый каджит с необыкновенной для того искренностью для себя осознал — он устал.
«Получу свое золото, каджит найдет гор-р-род какой побогаче. Каджит будет купаться в р-р-роскоши… Да. Каджит все это заслужил, пожалуй.» — размышлял он, уже спустившись с террасы.
Казалось, с того момента, как К’Шарр оставил этих двоих, прошло достаточно времени, но толком ничего не изменилось. Рехста, распластавшись в грязи, весьма мило беседовала с его соплеменницей. Острый нюх каджита почуял в дыме запах жженого лунного сахара, пьянящий и вместе с тем отвратный.
— Каджит нашел одежду. — констатировал кот, крутясь и хвастаясь обновками. — Здесь даже эмблемы есть. — ткнул он на ремень и наплечник. — К’Шарр похож на монаха? — и он сложил руки в молитвенном жесте.

К’Амори решительно вытерла слезы лапой и посмотрела на арахнотавра со стальным блеском в глазах.
— К’Амори сможет себя прокор-р-рмить, — чуть ли не прорычала она, но потом немного виновато прижала уши к голове. — Хотя каджиту не помешала бы помощь. Один он не спр-равится здесь. Мистер-рия, верно?
К’Амори задумалась и буквально выпала из реальности. Ей нужно был хоть какой-то порядок действий. В Гильдии были правила, которым она всё время следовала.
«Первым делом крыша», — кошка перевела взгляд на ночлежку. — «Есть, одна штука. Хотя, сон пока не нужен каджиту. Пить есть где. Есть? У Рехсты, вроде, есть еда. Да и К’Амори каджит или где? Сама наловит».
Вывел из этого транса её голос соплеменника. Кошка мазнула взглядом по К’Шарру и фыркнула, не оценив юмора.
— Тот каджит похож на бр-родягу, — хмыкнула К’Амори, дёрнув хвостом и поднявшись с земли. — Маасзи ладж*. Сидеть хор-рошо, но не очень. Аззир маасзи** золото. И много. К’Амори не желает жить в нищете.
К’Амори чуть склонила голову и посмотрел на Рехсту.
— А где человеческое дитя со светлыми волосами? Дитя пошло за мёдом? Пьянка — тджиззрини***.

*Маасзи ладж — надо бежать.
** Аззир маасзи — нам надо/нужно.
***Тджиззрини — дурацкие идеи; правила.

[av=https://i.imgur.com/M4fsgjc.jpg]Вокруг ночлежки в кои-то веки воцарилось хоть какое-то спокойствие. К’Шарр и Оливер спокойно себе обыскали здание, Рехста с К’Амори начали (неожиданно для обоих) сближаться, троллиха с Софией на руках благополучно улепетнула и, вероятно, уже была на полпути в ближайшую деревню. Совет Матерей Диватмойя не возвращался. Лежала в своей лужице мёртвая Кин, драконий жар уже почти покинул её дряблую плоть; а уж труп Агнис и подавно совсем охладел. Покусавшие каджита муравьи окончательно убедились в том, что опасность миновала; пострадавшие численностью, но не боевым духом легионы построились опять колоннами и вернулись домой под торжественную трескотню рабочих и нянек. Сегодняшний день в муравейнике был объявлен третьей по степени величия победой. Первой была, конечно, прошлогодняя схватка с муравьями из-под старенького дубка в пятнадцати метрах к северу - эти гады посмели разорить пчелиный улей, с которым у обидчиков К’Шарра был торговый договор. Ну а номером два стояла битва насмерть с муравьедом. Которая считалась выигранной, потому что жуткого монстра прямо в разгар пиршества замочил пьяный мужик из соседней ночлежки. Он его за буку счёл.
Так или иначе, не суждено было спокойствию продлиться долго. И планы Рехсты и К’Шарра обогатиться за счёт шкурки Кин тоже пошли прахом. И толчком к этому стал, как принято в Мистерии, портал.
Он открылся прямо перед носом погибшей драконицы. Случилось это в тот же момент, как К’Шарр вернулся к Рехсте и К’Амори. Из портала вывалилась ничком фигура в рыцарских латах. Фигура была непомерно огромной, прямо-таки гротескной в своих размерах: метра три в высоту, пропорции отдалённо человеческие, руки-оглобли, ноги-стволы - этакий шкаф в рыцарском обличье. С такого расстояния не было видно эмблем. Латы не оставляли открытым ни одного участка тела. Они не пропускали тепла наружу.
Гигант упал лицом вниз прямо в воду, лицо его погрузилось под водную гладь. Но озеро обмелело, и вытянутых рук вкупе с мощной грудью хватило, чтобы тело уткнулось в ил, а спина осталась наверху, над поверхностью воды.
В следующий миг из портала на эту металлическую спину, как на помост, ступила стройная нога в обшитом металлическими пластинками сапоге. Ступила - и сразу скрылась за широким подолом изящного черного платья, местами вышитого золотом. И платье, и сапожок принадлежали женщине ростом примерно метр шестьдесят пять; остаток её одеяния стилистически соответствовал платью и включал в себя многоступенчатый пояс, узкие перчатки, высоченный воротник, диковинную маску с очень длинными плечистыми “рогами” по бокам, цепочки, ремешки, рюшки, кружева и, наконец, тросточку. Женщина наклонилась, опираясь на свою трость, коснулась пальцами драконьего носа…
Процесс, который начался потом, никто из присутствовавших остановить никак не мог, а потому он достоин немедленного и полного описания. Кин начала разлагаться. Разваливаться. Сначала отслоилась шкура: она лопнула, подобно перезревшей кожуре, сошла уродливыми кусками, навсегда, безнадёжно хороня надежды Рехсты её кому-то продать. Чешуя тускнела прямо на глазах. Подкожный жир оказался прогорклым, вонючим, даже смрадным и нехарактерно жидким; он хлынул зловонной волною в обмелевшее озеро и застыл на его поверхности. Мясо Кин оказалось серым и рыхлым, совершенно гнилым; в нём копались черви размером с человеческий палец. Оно кусками отошло с костей. Крови почти не было, а та, что была, оказалась чёрной и густой.
Одним словом, зрелище было таким, будто труп гнил уже не меньше месяца. Остался только скелет - чистый, белый, огромный. Ребра могли бы служить арками для здания в пару этажей. Кости странно защёлкали, затрепетали, и внимательный наблюдатель мог бы заметить прошедшую по крыльям дрожь.
Несмотря на внушительность и масштабы происшедшего, произошло всё сюрреалистично быстро, и времени убежать или скрыться не было ни у Рехсты, ни у каджитов. А вот Оли мог бы спрятаться обратно в ночлежку, если бы захотел.
Женщина в рогатой маске выпрямилась, пожала плечами, шагнула со спины утопающего рыцаря на голый череп Кин. Гигант в доспехах немедленно поднялся, взял незнакомку в свои мощные ручищи, зашагал семимильными шагами в сторону Рехсты и котолюдов. Остановился метрах в пятнадцати, сгрузил свою ношу на относительно твёрдую землю. Так она и встала, опираясь на свою тросточку.
Молча, будто ожидая реакции.
__________________________________
Очередность: Оливер, Рехста, К'Шарр, К'Амори

Оливер проводил каджита пустым взглядом и направился за ним. Не стоило надеяться на помощь кота, это очевидно. Все самому. Покрепче ухватившись за бутылки, мальчик медленно пошел к компании на берегу. Только бы не упали они прямо перед Рехстой, она же его на ленточки пустит....
Но дойти куда нужно мальчик не успел. Перед глазами вспыхнула вспышка света - на мертвом драконе появился портал. Оттуда вышла здоровенная фигура, прямо таки внушающая страх размером даже издалека. Оливер испуганно выронил бутылки, и те попадали на траву. Одна даже разбилась, столкнувшись со второй. А после Оли бросился за старожку, выглянул оттуда и стал боязливо наблюдать за происходящим. А происходило что-то жуткое. За огромной фигурой появилась поменьше. Возможно девушка. Кто они? И убьют ли их кот с паучихой как других?