Черный рынок

Первое сообщение в теме :


Здесь продают ТОЛЬКО бумажные фонари! На черном рынке можете купить все: от безобидных травок, до смертоносных ядов и проклятых вещиц… от артефактов до живых рабов… Особенно сейчас в ходу мясо русалок, говорят, что после употребления – появляется удача по жизни… НО здесь продают ТОЛЬКО бумажные фонари!

Жрица еще долго витала в своих смутных воспоминаниях, но отчего-то там, на юге, было до противного холодно. Почему? Рыжая морщится, и картинка вдруг сменяется другой. Меж её охально раздвинутых ног, дрябло колыхая складками жира, пристраивался оплывший недоумок, с влажным причмокиванием оставляя склизкую дорожку слюны от стопы к промежности. На мгновение Нире захотелось стиснуться, закрыться так, как только может испуганная, защищающая себя женщина, но дурманящее снадобье лишило жрицу контроля над телом. Оно же лишило её эмоций. Не было никакого прилива ярости. Ни временного ослепления, ни животного страха. Не было даже гнева.
«Однажды я отрежу твои причиндалы и скормлю их козлу. А может, тебе самому – ты же любишь пожрать, выродок?» - абсолютно спокойно подумала ведьма, прежде чем отключилась.

Чародейка неторопливо гуляет в тенистом парке и выходит к темному озерцу, что плескалось о полумесяц плоского каменного берега. Ручеек с журчанием и пеной вливался в него через нагромождение камней, обросших бородами мокрого мха. Пара корявых деревьев простерла над ним свои ветви; тонкие, только что проклюнувшиеся листочки трепетали и шелестели под легким ветерком. Мелкая рябь сверкала на солнце, над поверхностью воды скользили и лениво жужжали насекомые, а рядом с Нирой восторженно щебечет Аеринн, на девятнадцатом году уже носящая под сердцем третьего ребенка. Изредка подтрунивает – тебе, мол, сестрица, тоже пора бы задуматься, часики-то тикают! Рыжая только кисло отмахивается, когда сестра внезапно начинает говорить чужим голосом, и острая боль пронзает Ниру.
Каждая капля крови, каждый мускул, нерв и клетка кожи, казалось, были охвачены пламенем, а на месте живота осталась лишь отвратительная, мерзко пахнущая рана. Если О’Берн не завопила, то только потому, что ей было слишком больно. Когда бывает больно так, сил на крик уже нет. Главное — суметь сделать очередной вдох. Холодный пот мгновенно залил ее лицо и спину. Она боялась даже взглянуть на живот, уверенная, что не увидит там ничего, кроме палёного мяса, и, не выдержав, вновь провалилась в мучительное забытье. На этот раз без сновидений.

Ей снова становится холодно, и это чувство, простое, как табурет, но надежное, как холодная вода, заставляет жрицу очнуться. Долгое время О’Берн не шевелилась, лежа неподвижно на старом тряпье, служившем ей постелью, и пыталась вспомнить. Произошло что-то ужасное... неописуемое словами, и ей хватило одного мгновения, чтобы понять, что она не хочет вспоминать дальше.
Нира находилась на грани воспоминаний, отчаянно желая оставаться за ней, а затем внезапно преодолела ее.
Нагой жирдяй… Слова Цу Дэ… И то раскаленное нечто, оставшееся внутри…
Дрожащими руками рыжая нащупала под одеждой неестественно быстро вздувшийся живот и длинно, отчаянно всхлипнула.
Сколько раз в юности она, ощутив такую же округлость, неслась пить лунный чай, чтобы избавиться от плода? Так часто, что, выйдя замуж, уже не могла зачать, хотя ребёнок прибавил бы вдове львиную долю наследства. Интересно, что бы сказал её бедный муженек, узнай, что теперь Нира понесла не то от слабоумного обрютка, не то от женщины? Эта мысль заставила рыжую истерично расхохотаться.
«И гхыр пойми, что хуже»
В носу защипало, и она громко шмыгнула, а потом вытерла зачесавшиеся от слез глаза истрепанным рукавом. Некогда рыдать о минувшем. Эта девчонка, Сильвара, – как выяснилось, Чистое Пламя, - справилась. О’Берн не могла быть слабее. Она ведь не просто светлая, жнец назвал её жрицей жизни – так как кому, как не ей, должно удастся эту жизнь дать, пусть даже такому выродку?
Жрица закрыла глаза, сосредоточилась и постаралась вновь воззвать к светлым силам, чтобы хоть осветить комнату. Она всё ещё может пробудить их, даже без Грегори. Присцилла смогла. Это будет сложно, но даже если попытка не увенчается успехом, рыжая намеревалась пробовать раз за разом, пока не получится. Иного выхода у неё больше нет.

Да, на шее у Ниры не красовался обруч, лишающий способностей применять магию. Не было и цепей, но… стоило рыжей попробовать воспроизвести то светлое, что осталось в ней, как в жрице, как плод внутри нее, то нечто, что росло неестественно быстро – возмутилось, по другому это никак нельзя было назвать.
Первое, что почувствовала О’Берн – была нестерпимая обжигающая боль во всем теле, которая иголками втыкалась под кожу начиная с кончиков пальце, ползла по венам и сосредотачивалась именно в животе. А потом разболелась голова, видимо подскочило давление и из носа хлынула кровь.
Никто не навещал жрицу, и она была предоставлена самой себе.

О’Берн лишь на миг подивилась прежней легкости на шее, – за хорошее поведение ошейник что ли сняли? – и вновь испытала разочарование. Толку-то? После блокировки от рогатого жнеца она всё равно ничего не помнила, разве что сумку иль флягу зачаровать могла.
Но долго раздумывать над этим ей не дали, окатив новым приступом жгучей боли. На этот раз Нира нечеловечески завопила, выгибаясь натянутой дугой и царапая обломанными ногтями горящий живот, а боль танцевала на окончаниях всех её нервов, пока она сражалась за то, чтобы восстановить контроль за мышцами.
—Ты... — рычала она, глотая воздух, — Ты!..
«Дышать... просто дышать... Вдох... выдох... снова вдох...»
Нира не могла ни о чем думать. только дышать, чтобы отодвинуть боль или хотя бы сделать ее терпимой. До чего же прочно свинчено наше тело, если физическое страдание так влияет на мышление! Рыжая прижала ноющий лоб к холодной каменной кладке, слизывая с губ собственную солоноватую кровь, оставляющую металлический привкус на языке.
— Ну нет, дорогуша, так дело не пойдет, — шипела рыжая, превозмогая боль, — Послушай-ка теперь меня. Хочешь жить – будешь учиться дружить с этой драной магией. Я буду осторожнее, раз тебе не нравится. Постараюсь не изображать ясно-солнышко, светиться полностью и всё такое прочее. Но мне нужно тренироваться. Иначе твоя мамочка подохнет, а ты вместе с ней. Поверь, детка, лучше тебе со мной поладить. Свет тебя не убьет, обещаю, а вот я – запросто, — почти с нежностью промурлыкала жрица, — Доступно объясняю?
Со стиснутыми зубами Нира слушала мерный звук разбивающихся о пол капель крови, сквозь темноту гневно глядя на собственный живот в ожидании прекращения страданий – это вполне можно будет принять за положительный ответ.

Боль постепенно угасала, она не кончилась раз и все. Значит ли это, что с Нирой согласились или наоборот вспышка боли сама по себе отступила? Но проверить это можно было одним единственным способом – вновь применить свои способности, только… решится ли на это О’Берн снова?
И пока возможно рыжая жрица раздумывала, дверь ее темницы медленно отворилась, на пороге стоял Дзынь. Он ничего не держал в руках, видимо не собираясь в этот раз кормить и травить девушку. Тогда зачем он пришел? Темные маленькие масленые глазки, неторопливо гуляли по телу девушки, кажется, толстяк был не совсем в себе.
Высунув длинный широкий слюнявый язык, он облизал свои же собственные губы, глядя на Ниру как кот на сметану, после чего шагнул в темницу, прикрывая за собой дверь…

Скорчившись и отвернувшись к стене, Нира терпеливо ждала отступления боли, тяжело втягивая воздух. Идущая носом кровь успела нехило заляпать подбородок и грудь девушки, наверняка оставшись на одежде и тюфяке – сейчас она не могла разглядеть. Но ощущения мало-помалу притупились, и О’Берн облегченно вздохнула. Поняло ли маленькое чудовище её слова?
Она, без сомнений, это проверит. Но жрице нужна была ещё пара минут, чтобы собраться с силами. Слишком много боли и страха она сегодня пережила.
И это явно был не конец. Заслышав скрип петель, рыжая поднялась на локтях, устало щурясь на свет дверного проёма. Какого чёрта она им снова понадобилась?!
Несколько секунд она растерянно смотрела на силуэт жирдяя, и затем в ней опять вскипел гнев, горячий и утешительный. Должно быть, толстяка привлекли её вопли, и он явился проверить, всё ли в порядке. Только вот глаза у него снова блестели с дурной влажностью, а после произошедшего Нира уже не могла себя успокаивать тем, что ведет Дзынь себя, как безобидный ребенок. Этот “ребенок” её отымел несколько часов назад.
«Что, одного раза не хватило, сучий выкормыш?»
Настоящая жажда — это когда человек готов пить мочу, соленую воду или масло, не думая о последствиях, настолько велика его потребность в жидкости. Нира видела это в засушливые южные годы. Сейчас она именно так жаждала убить тюремщика. Она бы растерзала недоумка на части голыми руками, изорвала зубами его лицо. Желание было таким сильным, что Нира почти не могла ему сопротивляться.
Проблема заключалась в том, что рыжая никогда не умела драться.
— Ты что-то хотел, Дзынь? – холодно, но весьма громко и отчетливо спросила чародейка, содрогнувшись от вида языка жирдяя. А дождавшись, когда тот погрузит темницу обратно во мрак, бесшумно поднялась и скользнула в сторону от тюфяка. Во рту стоял кислый вкус, а в висках оглушительно стучала кровь. Абсолютная темнота, в которой что-то скрывается, что-то явно опасное… Отвратительное чувство наваливающегося страха отдавалось слабостью в ногах. Но дверь не заперта, а на ней нет цепей. Слишком очевидно и соблазнительно легко, настолько, что просто не может быть правдой. Она не знает коридоров, она может наткуться на саму Цу Дэ или других её слуг, и если ее поймают...
Нира беззвучно выругалась. Нужно только заставить толстяка отойти вглубь комнаты. О’Берн медленно двинулась к двери, пытаясь определить местоположение Дзыня по звуку его дыхания, почти неразличимого за стуком собственного сердца.

- Мама… - донеслось совсем близко от Ниры, - …мама сказала, что Дзынь может взять жрицу себе, пока она не уехала.
Что это значило и куда должна была ехать О’Берн – оставалось загадкой, но толстяк потихоньку двигался, шаря в пространстве руками и не было понятно, то ли он не видит в темноте, то ли просто решил поиграть с рыжей в кошки мышки.
В какой-то момент Нире могло показаться, что ее родная магия к ней вернулась. Может жнец передумал, решив возвратить девушке возможность к ворожбе, потому что думал, что ее будут держать в блокирующих магию кандалах; или же этот странный ритуал с оплодотворением снял блокировку, поставленную недавно…
Однако не успела О’Берн порадоваться и хоть как-то применить свою магию, как та снова была заблокирована, а вернее поглощена тем, что находилось в ее животе. Плод съел всю магическую энергию, пропитывающую тело рыжей и продолжал ею питаться, вызывая признаки головокружения и тошноты.
Теперь Нира помнила свои заклинания, но как назло, применять их все равно не могла. А что же стало со светлой жреческой магией?

Рыжая едва не завизжала от ужаса, услышав голос Дзыня почти у себя над ухом и бесшумно отскочила прочь, чуть не впечатавшись в стену. Нира чувствовала, как волоски на её руках встали дыбом, кожу покалывало, горло перехватило.
«Мама ему разрешила! Да пусть меня лучше кроль линялый на пне отдерёт, чем я под эту тушу в трезвом уме лягу!»
Жрица заглушила судорожный вдох и продолжила осторожно, почти по стенке, пробираться к заветной двери. Разумеется, чародейка никогда не претендовала на такую бесполезную добродетель, как невинность. Ей доводилось соглашаться спать и с куда более омерзительными типами, но таких всегда обслуживали её иллюзорные копии. Если бы она только могла вспомнить, как их призывать! Как учесть докучливую поправку на преломление света и ложную материальность…
Магичка на миг пораженно замерла, сбившись с шага. Она помнила! Она всё помнила! Но маленькое чудище в ее животе мгновенно пожирало всю ману, разве что не чавкая. О’Берн ощущала, как у неё внутри вздымается желчь. Она подавила кашель и посмотрела себе под ноги, отчаянно желая, чтобы мир оставался неподвижным.
«Эй, детка! Я понимаю, ты - растущий организм и тебя не особенно заботит, что меня, мать твою, сейчас могут отыметь, как потаскуху распоследнюю, но подумай вот о чем: если я сейчас с этим не разберусь, потом меня посадят на цепь и магическая кормушка накроется двимеритовым тазом. Только и останется, что в Свете практиковаться! Так что будь лапочкой, поумерь ненадолго аппетиты ради общего блага, а? Пожалуйста!»
Взывать же к свету Нира сейчас опасалась. Конечно, если мать Дзыня – Цу Дэ, был шанс, что недоумок боится света так же, как и плод в чреве жрицы; но что, если маленькое чудовище не вняло её прошлым просьбам и она сызнова согнется от боли, потеряв контроль над телом?
Тем временем, дрожа от страха и дурноты, рыжая почти добралась до двери. Но прежде, чем отчаянно рвануть из темницы, на несколько мгновений напряженно замерла в надежде, что ребенок всё е соблаговолит вернуть ей магию. Тогда всё удастся провернуть куда изящнее и надежнее.

Но нет, магия в теле не чувствовалась. Более того, возможно ребенок внутри Ниры и не понимал всех ее мысленных слов? Поди, разбери, как с существами разговаривать, находящимися в твоем чреве, особенно если это магические твари.
Дзынь продолжал что-то бессвязно бормотать про Цу Дэ, щупая при этом стены в темноте. Если бы О’Берн вышла за дверь, то оказалась бы в каком-то подземелье, наверное, поэтому тут и не было окон. Пол был уложен гладкими камнями, впрочем, как и стены. По обе стороны от темницы, в которой держали жрицу, протянулись длинные коридоры без хоть какого-то освещения. Темнота была такая, что хоть глаз выколи. И как в таком случае до ее «покоев» добрался толстяк?

Нира твердо верила: когда жизнь дарит тебе подарок, надо хватать его обеими руками, а не размышлять о том, в каких рассыпаться благодарностях. И пусть во всем происходящем она чуяла какую-то дьявольскую несостыковку, таящую в себе подвох, времени на её поиски не было. Когда магия не вернулась к ней в течение нескольких тошнотворно длинных секунд, О’Берн, мысленно плюнув, резко распахнула скрипящую дверь темницы, выскользнула наружу и с силой эту самую дверь захлопнула. Нечего ждать, когда жирдяй её схватит. Конечно, рыжая была бы куда более счастливой, если бы удалось пару раз врезать недоумку промеж ног или хрястнуть по рёбрам, но увы. Дрожащими руками она нащупала засов и без пафосно-ехидных прощальных ремарок заперла своего тюремщика.
На мгновение чародейка привалилась спиной к стене, тяжело дыша и стараясь не расхохотаться. Получилось! История – один в один та, что она давеча наплела Сильваре!
Вот только там заплутавшую жричку спас портал; сейчас же на такую удачу не приходилось рассчитывать. Нире и без того просто бешено везло.
А времени было мало. Вряд ли толстяку разрешили развлекаться с ней несколько часов к ряду. За дверью острога же было всё так же темно, и лишь по чуть менее затхлому воздуху рыжая могла убедиться, что действительно выбралась из своей камеры. Но куда идти дальше? Нира попыталась вспомнить, откуда в прошлый раз привел Дзынь, и решительно направилась в противоположную сторону. Всё происходило слишком быстро — даже если позабыть о проведенных в забытье часах. Но если нужно что-то сделать, лучше действовать скорее, чем жить в страхе перед действием. Даже покинув темницу, О’Берн не чувствовала себя защищенной. Наоборот, она как нельзя более остро ощущала свое одиночество, слабость, беспомощность и ужасный страх перед беспроглядной тьмой; но сейчас ей ничего другого не оставалось, кроме как бесшумно, держась за стенку, брести вперед, борясь с дурнотой.
Однако, не выдержав, уже спустя два десятка шагов жрица вновь попыталась призвать хоть немного света на кончиках пальцев, чтобы осветить себе путь. При этом чутко вслушиваясь – не начнет ли шуметь Дзынь и не раздадутся ли рядом шаги.

До того как Ниру скрутила очередная вспышка боли от применения магии, она могла увидеть, что у коридора как будто нет конца и края. Не было видно света в конце тоннеля, но зато жрица обнаружила, что это не просто коридор – здесь также на значительном расстоянии друг от друга располагались двери видимо с другими узниками; и ту вспышку света, которую удалось из себя выдавить О’Берн – заметили.
- К-кто здесь? – послышался тоненький детский голосок, затем раздались шаги, некто прильнул к двери, совсем рядом с рыжей, - Вы пришли спасти меня? Не молчите, пожалуйста!
Дзынь замолк и не подавал особых признаков жизни, кроме как тихого противного плача, прерываемого иногда такими громкими всхлипами, как если бы он захлебывался в собственных соплях.

«Не коридор, а воплощение безнадёги»
Не успела жрица порадоваться тому, что всё ещё может использовать свои силы, как всё вновь потонуло в темноте и боли. Колени подогнулись, и рыжая сползла по стенке на пол. Мучение было невыразимым — очередная раздирающая тело судорога, от ступней до челюсти. Боль заставляла ее корчиться и хрипеть на полу, давясь собственными заглушаемыми криками; обламывать ногти, скребя скрюченными пальцами по каменной кладке.
«Грёбаный недоносок! Я размозжу тебе голову о камень, как только рожу!»
Детский голос, душераздирающе взывающий к ней, приходящая в себя чародейка приняла за плод своего воображения. Но, проведя рукой по стене, действительно наткнулась на дверной косяк. Буквально в десяти сантиметрах от нее был заточен маленький узник.
«Сидеть здесь в абсолютной темноте и ужасе; отчаянно цепляться за самую призрачную надежду, потому при мысли о грядущей судьбе тебя просто трясет от ужаса. До какого состояния может дойти человек, когда его терзает страх и нет никакой возможности спастись, вырваться на волю! Мне знакомо это чувство. Я очень, очень хорошо его знаю и сочувствую»
О’Берн развернулась в другую сторону коридора и приподняла ворот того тряпья, в которое её обрядили, прижимая ткань к носу – чтобы, когда из него пойдет кровь, не оставить следов на полу.
«Как я при этом могу обрекать на эти страдания кого-то другого? — Нира пожала плечами, — Одна из загадок жизни»
Жрица вновь призывала свет, на этот раз тщась успеть сформировать в руке нечто вроде шарика, сгустка энергии, способного освещать пространство и дальше. Её влажные глаза были широко раскрыты, дыхание с хрипом вырывалось из носа, язык застыл между зубами.
«О, этот великолепный, ужасный момент между потрясением и ощущением боли. Боль сейчас придет. Сейчас придет. Сейчас…»

- Пожалуйста, я слышу Вас! Не уходите! Не уходите! – молил ребенок за дверью, но Нира уже двинулась в обратном направлении.
И снова боль затихла также внезапно, как и появилась. Что-то определенно было не так, а может быть «так» было все. Необычный ребенок, необычно реагирует на магию, которую не сумел поглотить с самого начала.
Позади рыжей раздался детский плач, впереди – все еще слышались всхлипы Дзыня, пока жрица мужественно брала себя в руки, ожидая очередной вспышки света, от примененных способностей, которая… конечно же последовала! Но перед тем, как скрючиться на полу от боли, к которой невозможно было привыкнуть, Нира могла увидеть устремленные на нее пару желтых глаз на расстоянии в несколько сантиметров от лица. Шар света на мгновение дал увидеть перевернутое лицо желтоглазой девочки, которая подкралась так неслышно по потолку, на котором сейчас и сидела, что могла в любой момент сцапать рыжую в темноте, но почему-то этого не сделала.
Шар к слову достаточно быстро затух, видимо заклинание нужно было поддерживать, само по себе оно не работало. А как его поддерживать при такой сильной боли?
Наступила темнота, в которой продолжали светиться теперь уже желтые глаза, устремленные на Ниру.
- Что Вы тут делаете? – наконец-то задала вопрос девочка безжизненным голосом, не собираясь спускаться с потолка.

Нет, рыжая ещё не ушла, бросая безвестного ребёнка, как тому могло показаться. Она даже не успела встать с холодного пола, когда в очередной раз пыталась применить новообретенные способности.
— Не реви, пока не режут, — осиплым голосом отозвалась Нира, — Я здесь.
«Мадам О’Берн – спасительница сирот, защитница сирых и убогих? Нет, не звучит»
Конечно, это ошибка — брать с собой такую обузу. Жалость — почти всегда ошибка, как подсказывал её опыт.
Но сегодня у неё было жалостливое настроение.
Ведьма нетвёрдо поднялась на ноги, шаря по стене в поисках задвижки, когда коридор наполнился светом, а голова – ослепляющей болью. Вот только обнаружилось в темноте совсем не то, чего беглая жричка ожидала. Зашипев, Нира отшатнулась от желтоглазой и снова впечаталась в каменную стену. Темный коридор закачался перед глазами, которые наполнились слезами. Дыхание со свистом вырывалось из её горла, сдавленного рыданием. Левая нога дрожала, левый глаз дергался, словно они были связаны одной болью, пронзавшей её таз, живот, спину, плечо, шею, лицо. Эта боль нарастала с каждым мгновением, и то, что рыжая была к ней готова, никак не ослабляло мучений.
Однако боль можно перетерпеть, если знаешь, что ей положен срок. Если знаешь, что в процессе не лишишься чего-то безвозвратно: тебе ничего не сломают, не вырвут и не отрежут, изувечив так, чтобы исцеление было невозможно.
Нира с трудом заставила себя успокоиться. Стала дышать глубоко и медленно. Понудила себя отвлечься от боли и подумать о другом. Поводов – хоть отбавляй. Вглядываясь в золотистые огоньки, она вскинула подбородок, раздувая ноздри. Ее глаза, обведенные темными кругами, блеснули.
— Люблю прогуляться после плотного обеда, — невесело хмыкнула О’Берн, похлопав себя по вздувшемуся брюху, и покосилась в сторону двери своей камеры, всё ещё сопливо всхлипывающей. — А вот трахаться – не очень.
«Что, недолго вареный овощ пробыл развратным фруктом?»
Мысли лихорадочно носились в голове, но рыжая никак не могла ничего придумать. Если бы желтоглазая была восприимчива к свету, предыдущая вспышка её бы наверняка задела. Собственную магию чародейки всё ещё жадно поглощал плод, драться она не умела, прятаться поздно, бежать некуда. Плечи у ведьмы сгорбились, стиснутые судорогой.

Девочка не собиралась причинять вред О’Берн, она продолжала безучастно на нее пялиться, в то время, как детский голосок за дверью стих, видимо узник услышал и узнал голос, принадлежащий желтоглазой.
Так некоторое время ничего не происходило, затем Нира могла услышать по другую сторону от себя – тихий вздох. Кто-то все это время находился позади, никак себя не раскрывая. Впрочем засветившиеся тут же пара желтых глаз явно дала понять, кто там, а также осознать, что все то время, пока рыжая мучаясь, плутала по темному коридору – ее сопровождали.
- Мать хочет Вас видеть, - произнесла та девочка, которая была совсем недавно обнаружена, вторая же, выпрямилась в полный рост и прогулочным шагом двинулась по потолку к темнице, в которой некогда сидела Нира. Скрипнула, открывшись, дверь и всхлипывающий потерявшийся Дзынь, увидев желтые глаза – мгновенно завопил нечеловеческим голосом:
- Нет! Нет!!! Не надо! Дзынь не хотел! Нет!!!
Но дверь закрылась, а вопли продолжались, только к ним примешался еще звук ударов, скрип разрывающейся одежды и странное бульканье.

Щурясь, Нира не отводила взгляда от желтых огоньков, глядевших на неё с не большим участием, чем на корчащегося в траве жука.
«Как она там держится? Магия? Или на подошвах у неё липучки, как у паука?»
О’Берн нервно усмехнулась нелепой мысли. Ей не нравилось то, как долго на неё пялится девчонка. Решает, что сделать с беглянкой? Прикидывает наказание? Это хоть кого заставит нервничать, а Нира и в лучшие времена не отличалась спокойствием. Мысли вертелись по кругу, точно кошка, попавшая в мешок, когда она ищет выход из западни.
От негромкого вздоха, обнаружившего присутствие очередного наблюдателя, чародейка порывисто дёрнулась. Должно быть, она наделала куда больше шуму, чем надеялась.
«Наивно было рассчитывать, что всё будет так просто. Не везёт нам с тобой сегодня, да, плакса?»
Жрица поежилась от проскакавших вдоль хребта мурашек.
«Сначала меня используют, точно скотину, а теперь вот, пожалуйста – снимают с цепи, обращаются на Вы... Какая прелесть! Что дальше? Отрубят ножки и ласково спросят, как я себя чувствую?»
— Мать? Вы все – дети Цу дэ? – полюбопытствовала рыжая, отлипая от стены, — Что ж, полагаю, отказаться я не могу.
«А я-то думала – когда продолжится бескультурная программа? Что меня ждет? Разговоры? Жуткие пытки? Всё вместе?»
Нервозно поправив волосы, О’Берн нетвёрдо направилась вперед, намеренно шлёпая замерзающими ступнями по камню. Но у дверей своей камеры приостановилась, вслушиваясь в доносившиеся оттуда звуки. На толстяка жалости уже не хватило, и Нира сладко зажмурилась, испытывая извращенное удовлетворение. В жизни ведьмы сейчас было крайне мало приятных моментов, и этот она постаралась запомнить во всех деталях.
— Куда мне идти? Здесь темно, как у тролля в заднице.
Из-за свесившейся с потолка девчонки жрица так и не смогла разглядеть, что находится впереди, а когда её уводили из покоев людоедки, пребывающая в прострации магичка не утруждала себя запоминанием дороги и сейчас не могла даже вспомнить, были ли с этой стороны коридора развилки.